Старая Самара на офортах художника Станислава Щеглова

Недавно Почетным знаком "За труд во благо земли Самарской" был награжден заслуженный художник России Станислав Щеглов. Среди работ этого мастера выделяются графические серии, посвященные Самаре и волжским берегам. С художником беседует корреспондент Волга Ньюс.

—  В  детстве ведь у  вас разные были увлечения, не  только рисование?

—  Сначала я  занимался планерами во  Дворце пионеров. Мне было тогда лет восемь. Потом увидел, что там есть изобразительная студия и  пошел туда. Как-то мы  с  мальчишками кидались на  улице снежками. Идет барин в  шубе, а  мы  в  него и  попали. Он  оборачивается и  говорит: "А  ну-ка идите сюда". Мы  сначала отказались, а  потом все-таки подошли поближе. Он  спрашивает меня: "Хочешь на  балалайке играть?" Я  говорю: "Не  знаю". "Ну, приходите ко  мне". Мы  пришли втроем. Мне он  дал балалайку, другому мальчишке  — домру, а  третьему  — мандолину. Показал кое-что и  сказал: "Берите инструменты домой, будете учиться. А  завтра опять приходите". Оказалось, это был знаменитый самарский музыкант-балалаечник и  педагог Александр Иванович Алло. И  вот я  дома стал разучивать "Во  саду  ли, в  огороде". А  уже через два года наш оркестр народных инструментов выступал в  оперном театре, и  я  вместе еще с  одним парнем солировал "Вальс" Андреева. Отец у  меня был сапожником. Его отец работал краснодеревщиком и  учился в  свое время на  художника. Но  выучиться не  успел  — погиб. И  вот мой отец очень хотел, чтобы я  стал живописцем. А  я  в  детстве много чем увлекался. И  получилось так, что в  пятом классе остался на  второй  год. Отец узнал, взял ремень, выпорол меня и  говорит: "Больше никаких балалаек. Только студия".

—  И  вы  послушали?

—  Нет, втихаря ходил и  туда, и  туда. Но  выбрал все  же живопись. После седьмого класса поступил в  Пензенское художественное училище. Но  и  тут у  меня были разные увлечения. Занимался в  театральной студии. Играл Бориса в  пьесе "Вечно живые", Александра I  играл. Чуть не  сбился в  эту сторону. Когда жизнь разнообразна  — не  так скучно жить.

—  Вот и  в  изобразительном творчестве вы  разнообразны…

—  Поначалу занимался только живописью. Но  получилось так, что я  оказался без мастерской. И  мне старшие друзья-товарищи, художники, предложили: "Стаська, займись графикой. Ее  можно и  дома делать". Как-то я  зашел в  эстампную мастерскую на  Льва Толстого. Там были офортный станок, литографский станок. И  мне стало интересно освоить  их. Но  сначала я  увлекся цветной линогравюрой. На  самую первую зональную выставку в  Куйбышеве предложил три листа. У  меня взяли один, но  и  это уже было здорово. Освоил ксилографию. Потом перешел на  офорт. Сначала черно-белый, а  потом и  цветной  — его делать еще сложнее. Другая очень сложная техника  — литография, ею  я  тоже занимался.

—  А  сейчас?

—  Нет. Желающих обучаться этому искусству не  нашлось  — уж  очень оно трудоемкое. Литографский станок в  свое время передали в  художественное училище, и  так получилось, что его там затопили. Так что сегодня в  Самаре никто литографией не  занимается. Офорту я  научил троих, но  и  они бросили это дело. В  офорте сегодня я  остался в  Самаре один. Это не  только у  нас, это повсеместная картина.

—  И  сколько времени уходит на  одну работу?

—  Месяца  два. Работаешь каждое утро, каждый вечер. Супруга ругается: "Что ты  глаза напрягаешь!" У  меня действительно зрение неважное. Один глаз  — плюс десять, другой  — плюс восемь. Но  уже без этого не  могу. С  каждой работы делается 50 оттисков. И  все они подписываются. Когда работа уходит куда-то, люди порою говорят: "Пятидесятый оттиск? Нет, я  хочу первый". Не  понимают, что пятидесятый, может быть, еще лучше, чем первый.

—  На  многих ваших офортах  — старая Самара…

—  Да. Вот посмотрите  — красивый дом на  улице Чкалова  — его в  таком виде уже  нет. Стали рядом строить многоэтажку, а  его подожгли. Так и  стоит, полусожженный. Вот дом на  Вилоновской, рядом с  Домом актера, сейчас его закрыли тканью  — непонятно, что с  ним будет. Так  же, как с  домом на  Красноармейской, 4, который загородили заборами. Так и  будет, наверное, стоять, спрятанный от  наших глаз, пока не  рухнет.

—  У  вас  же была идея создать большую панораму Самары…

—  Была такая идея  — на  первом этаже железнодорожного вокзала представить панораму города от  Лысой горы до  реки Самары. Работу предполагалось сделать в  технике глазурной росписи. Я  этой техникой уже давно занимаюсь. Есть такие мои работы в  храмах Предтечи Иоанна, Александра Невского. До  сих пор там ни  одна плитка не  отлетела. Вообще, они стойкие, эти плитки, держатся даже при морозах в  сорок градусов. И  вот я  стал работать над панорамой, все просчитал, сделал эскизы, уже договорились о  покупке плиток. И  вдруг  — начальство железной дороги сменилось, и  нам отказали.

—  Я  знаю, сейчас вы  готовитесь к  областной выставке…

—  Она откроется в  начале мая в  выставочном зале нашего Союза художников. Хочу предложить две работы в  офорте. На  одной  — нынешний вид Ульяновской, на  другой  — какой она была раньше, до  революции. Я  стараюсь делать такие диптихи, чтобы можно было представить, как меняется облик Самары. Хотелось  бы все это показать на  персональной выставке. Вопрос  — где. В  нашем выставочном зале даже треть работ не  выставишь, к  сожалению. Места мало.

—  Одна из  ваших персональных выставок проходила в  Доме-музее Алексея Толстого…

—  Это не  случайно. Я  ведь родился и  в  детстве жил в  этой доме. Там, где была наша 12-метровая комната, теперь раздевалка. А  на  втором этаже во  время войны располагался детсад, где жили дети высокопоставленных москвичей и  ленинградцев. И  их, я  помню, оберегали от  нас. Однажды у  них появились детские автомобильчики, на  которых они катались по  дорожкам сада. Сколько раз мы  их  просили: "Дайте прокатиться". Ни  в  какую. Тогда мы  начали играть в  партизаны  — копали ямы и  устраивали им  засаду. Мальчишкой видел Алексея Толстого, который приезжал в  Куйбышев  — запасную столицу. Помню, как однажды он  меня по  волосам потрепал. Тогда, я, правда, не  знал, кто этот дядька, но  мне потом сказали. В  конце сорок третьего мы  переехали из  этого дома на  улицу Самарскую.

—  Эти места тоже ведь есть на  ваших офортах?

—  Конечно. И  я  продолжаю делать офорты с  видами старой Самары. Вот пересечение Самарской и  Красноармейской. Там стояли деревянные старые домики, во  дворах которой шла своя, особенная жизнь. В  одном из  них жили  мы. Теперь этого дома  нет. Вообще, здесь все изменилось. Хорошо, я  успел сделать рисунки и  фотографии этих мест. Теперь там строится небоскреб, который, как это ни  печально, "забьет" собой все оставшиеся домики…

 
По теме
Гаражные воришки-инвесторы   Вот интересно, как рождается в голове преступника криминальный план.
Не сошлись в вопросе кошек   В советское время нередко на коммунальных кухнях разгорались настоящие баталии.
Приглянулась чужая сумка   Пьяный человек — лёгкая добыча для преступника.
photo_2024-03-26_16-22-32.jpg - Красноярский район Новые автомобили «службы здоровья» пополнили автопарк Красноярской центральной районной больницы 3 автомобиля «службы здоровья» приехали «на работу» в Красноярский район.
Красноярский район
Возложили цветы к памятнику - Газета Камышлинские известия Ирина Макарова. В честь 105-летия со дня рождения поэта Анвара Давыдова в районном центре состоялось торжественное возложение цветов к его памятнику.
Газета Камышлинские известия
Дмитрий Азаров вручил землякам государственные награды - Газета Время В среду, 27 марта, губернатор Самарской области Дмитрий Азаров вручил государственные и региональные награды защитникам Отчества, сотрудникам промышленных предприятий, фермерам и аграриям, врачам, педагогам,
Газета Время